Гамильтонов тревожила Десси, но что можно поделать, когда она твердят, что с ней все в порядке. Только признается, что побаливает в боку, и даже сильно, но эти острые приступы боли нечасты и не продолжительны.

Потом умер Самюэл, н мир Гамяльтонов раскололся, как тарелка. Сыновья, дочери и друзья копошились в осколках, пытаясь как-то склеить все заново.

Десси решила продать свое дело (продавать-то было почти и нечего) и вернуться на ранчо, к брату Тому. Лина и Оливия знали об атом, а Тому Десси написала. Но Уиллу, хмуро сидящему за столом в котлетной, ничего не сообщили. В нем кипел гнев; наконец Уилл смял в комок свою салфетку и встал.

— Забыл одну вещь, — сказал он Адаму. — Встретимся в поезде.

Пройдя проспектом полювартала, он вошел в заросший бирючиной палисадник, позвонил в дверь.

Десси сидела одна за обедом; она пошла открыть с салфеткой в руках.

— Да это Уилл! Здравствуй, — сказала она и подставила порозовевшую щеку для поцелуя. — Когда ты приехал?

— Я по делам, — ответил оя. — Уезжаю следующим поездом. Хочу поговорить с тобой.

Она провела его в свою кухоньку-столовую, уютную, с цветастыми обоями. Машинально налила ему чашку кофе, поставила перед ним сахарницу, молочник со сливками.

— С мамой виделся? — спросила Десси.

— Я, считай, с поезда на поезд, буркнул он и спросил: — Десси, это правда, что ты хочешь вернуться на ранчо?

— Подумываю.

— Я не хочу, чтобы ты туда уехала.

— Но почему же? — приулыбиулась она.

— Что в этом худого? Тому там одиноко.

— У тебя здесь неплохой бизнес, — сказал Уилл.

— У меня никакого уже не осталось, — ответила она. Я думала, тебе это известно.

— Я не хочу, чтобы ты уезжала, — угрюмо повторил он.

— Приказание от старшего брата. Но объясни, почему Десси нельзя ехать? — В ее улыбке была грусть, но она постаралась вложить в свои слова немножечко бодрой насмешки.

— Там слишком тоскливо.

— Вдвоем нам будет не так тоскливо.

Уилл сердито подергал себя за усы, сказал резко:

— Том не в себе. Не надо тебе быть там вдвоем с ним.

— Он нездоров? Ему, значит, требуется помощь?

— Я не хотел говорить тебе… По-моему, Том так и не пришел в себя после отцовой смерти. Он стал странный.

Она улыбнулась любяще.

— Тебе, Уилл, всегда казалось, что он странный. Раз у него не лежит душа к бизнесу, значит, странный.

— Не о том сейчас речь. Он все время о чем-то думает. Молчит. Бродит ночью один по холмам. Я к нему ездил на ранчо. Он стихи там пишет… Весь стол устлан листками.

— А сам ты, Уилл, разве никогда не писал стихов?

— Никогда.

— А я писала. И весь стол был ими устлан.

— Я не хочу, чтоб ты уезжала.

— Позволь мне решать самой, — сказала Десси мягко. — Я утратила что-то свое. Хочу обрести его снова.

— Глупости это.

Десси встала, обошла стол, обняла Уилла.

— Милый брат, пожалуйста, позволь мне решать самой.

Уилл сердито высвободился из ее рук и ушел. Он еле поспел на поезд.

Том встретил Десси на вокзале в Кинг-Сити. Она увидела его в окно, он нетерпеливо оглядывал вагоны. Том приготовился к встрече: лицо тщательно выбрито и лоснится, как темное полированное дерево. Рыжие усы подстрижены. На Томе широкополая шляпа с плоским верхом, нарядная коричневая куртка с перламутровой пряжкой на поясе. Туфли блестят на полуденном солнце — ясно, что перед самым прибытием поезда Том прошелся по ним носовым платком. Крахмальный стоячий воротничок туго охватывает крепкую красную шею, голубой вязаный галстук заколот булавкой в форме подковы. Шершавые бурые руки сжаты, сцеплены вместе — Том борется с волнением.

Десси рьяно замахала ему рукой из окна, крикнула: «Я здесь, Том! Я здесь!», — хотя знала, что Том не расслышит за шумом и лязгом колес. Сошла на перрон — Том стоит спиной к ней, глядит куда-то во все глаза, ищет. Десси подошла к нему с улыбкой.

— Прошу прощенья, сударь, — сказала негромко. — Вы не видели здесь человека по имени Том Гамильтон?

Он обернулся рывком, вскрикнул от радости, сгреб ее по-медвежьи, заплясал-закружился. Держа Десси в воздухе одной рукой, другой шлепнул ее сзади. Жесткими усами ткнулся в щеку. Затем, взяв обеими руками за плечи, вгляделся в нее. И оба, откинув головы, захохотали.

Вокзальный кассир высунулся из своего окошка, уперся в подоконник локтями, одетыми в черные нарукавники.

— Уж эти Гамильтоны! Ты посмотри на них, — сказал через плечо телеграфисту.

А Том и Десси, касаясь кончиками пальцев, исполняли чинный танец встречи — с носка на пятку, с пятки на носок — и Том пел: «Дудл-дудл-ду», а Десси: «Дидл-дидлди», — и снова затем обнялись. Глядя с высоты своего роста, Том сказал:

— Вы, случаем, не Десси Гамильтон? Я вроде узнаю вас. Но вы переменились. Где ваши косички?

Взял у нее багажные квитанции, сунул в карман, а куда, тут же забыл, так что искал довольно долго; потом схватил не те вещи. Наконец ее корзины подняты в эадок тележки. Две гнедые лошади бьют твердую землю копытом и взматывают головой, дергая глянцевитое дышло и скрипя вальками. Сбруя вычищена, медный набор блестит, как золото. На кнутовище навязан красный бант, в гривы и хвосты вплетены красные ленты.

Том подсадил Десси в тележку и сделал вид, что стыдливо засмотрелся на ее лодыжку, выглянувшую из-под платья. Затем подтянул мартингалы, освободил удила. Отмотал вожжи с кнутовища, и лошади повернули так круто, что колесо скрежетнуло об упор.

— Хочешь, проедемся до Кинг-Сити? Красивый городок, — сказал Том.

— Не надо, — сказала Десси. — Я и так помню.

Он повернул налево, на юг, пустил лошадей легкой, мерной рысью.

— А где Уилл? — спросила Десси.

— Не знаю, — ответил Том коротко.

— Он говорил с тобой?

— Да. Сказал, что против твоего переезда.

— То же самое он сказал и мне. И Джорджа убедил написать мне, чтобы не ехала.

— А почему, раз ты хочешь? — гневно сказал Том. — Чего Уилл суется?

Десси ласково коснулась руки Тома.

— Ты, по его мнению, свихнулся. Стихи, мол, пишешь.

Лицо Тома помрачнело.

— Он, должно быть, без меня рылся в моих бумагах. А зачем? Какое он имеет право рыться?

— Не горячись, не надо, — сказала Десси. — Уилл — твой брат, не забывай.

— А ему бы понравилось, если бы я залез в его бумаги?

— Ты не смог бы, — рассудительно ответила Десси. — Он запирает их в сейф. Не сердись — не надо портишь день.

— Ладно, — сказал Том. — Видит бог, я не хочу сердиться. Но поневоле рассердишься. Раз я не желаю жить по его шаблону, значит, я свихнулся.

— Знаешь, под конец мне пришлось выдержать мамин натиск, — сказала Десси, решительно меняя тему.

— Она тоже хотела ехать. Ты хоть раз видел, чтобы она плакала?

— Нет, не припомню такого. Она не из плаксивых.

— Так вот, всплакнула. По ее меркам, почти разрыдалась; всхлипнула, шмыгнула носом раза два, высморкалась, протерла очки и замолчала защелкнулась, как часы крышечкой.

— Господи, как здорово, Десси, что ты вернулась! Как хорошо. Я точно от болезни очнулся.

Лошади шли бойкой рысью. Том сказал.

— Адам Траск купил форд. Или точнее, Уилл продал ему форд.

— Про форд я не знала, — сказала Десси. — А он у меня дом покупает. Дает очень хорошую Цену. — И продолжала со смехом: — Я запросила дорого-предорого, чтобы поторговаться и сбавить. А мистер Траск согласился не торгуясь. И поставил меня в трудное положение.

— Как же ты вывернулась!

— Да пришлось сказать, что назвала такую цену лишь в качестве начальной. Но он отнесся очень равнодушно.

— Ты только смотри Уиллу не проговорись. Он тебя в сумасшедший дом отправит за такой торг, — сказал Том.

— Но ведь дом не стоит этих денег!

— Еще раз предупреждаю, Уиллу не рассказывай. А для чего Адаму твой дом?

— Он переезжает в Салинас. Хочет, чтобы близнецы ходили в городскую школу.

— А как же ранчо?